Интервью: Roberto Martinelli
Фото: Asgeir Mickelson
Перевод: metronome charisma
Редактирование: ALuserX
Source\Источник: Maelstrom — the underground music magazine

Пытаются ли Solefald показать свой удивительный интеллект, или же их искусство создается само собой? Я поговорил с автором текстов, Корнелиусом, чтобы понять это. Вооруженный тем немногим, что было у меня в условиях норвежской безвестности, я приступил к делу.

Maelstrom: Я выучил новое слово на норвежском, чему действительно очень рад: “utburd”.
Корнелиус: Боюсь, я не знаю такого слова…

Maelstrom: Вау! Я могу научить тебя чему-то на норвежском! Хихихи!
Корнелиус: Звучит как «стол снаружи».

Maelstrom: Вообще, я имел ввиду, что когда берешь ребенка, ведешь в лес и бросаешь умирать, его призрак называется utburd.
Корнелиус: A! Utburd! Да, а я подумал, что ты говоришь о столе.

Maelstrom: Ну, это все мой дерьмовый акцент. Я понятия не имею, что я говорю.
Корнелиус: Это очень редкое слово. Поздравляю. Интересно, кто тебя научил?

Maelstrom: Да, это маленькие радости метального журналиста. Я узнал это слово благодаря Madder Mortem. Ты слышал о них?
Корнелиус: Я думаю, все люди в этой группе были выведены в лес на погибель, когда были детьми, но нашли дорогу назад.

Maelstrom: Похоже, что каждый успешный релиз Solefald еще более претенциозен, еще более элитарен, чем предыдущий. В этом у вас отсылки к Мунку, Шекспиру, Одину и греческой мифологии. Вау.
Корнелиус: Я ценю твою реакцию. Большинство слушателей были также весьма поражены, что радует. Для меня, на самом деле, это сюрприз. Как для автора текстов группы, эти вещи — неотъемлимая часть моей повседневной жизни. Я не думаю о них, как о элитарных. Чтение литературы и обсуждение — довольно большая часть моей жизни. Для меня это не элитарно. Если бы я пытался быть на месте кого-то другого, возможно, ябы так себя чувствовал. Но вопрос в том, не слишком ли все это? Я бы хотел надеяться, что нет. Шекспир имеет огромный драматический потенциал, также как и греческая и норвежская литература. Где на записи ты нашел Шекспира?

Maelstrom: Песня “Dionysify this Night of Spring” заставила меня думать о “A Midsummer Night’s Dream” («Сон в летнюю ночь» — комедия У. Шекспира — прим.пер)
Корнелиус: А. Тема весны, вероятно, присутствует у Шекспира, но мы на самом деле даже не думали о нем, создавая эту песню.

Maelstrom: Ок. Я хотел поговорить об Эдварде Мунке. Я лишь немного знаком с его творчеством. Он делал рисунки больных, скрюченных, почти трупов. Есть такая группа, называется Rachel’s. Ты слышал о них?
Корнелиус: Нет.

Maelstrom: Они играют инструментальную музыку, что-то вроде нео-классики. Они сделали трибьют Мунку несколько лет назад. У них в буклете есть краткая биография Мунка, но в ней не говорится о том, почему его рисунки настолько ебанутые. Что обратило на себя таое внимание в его искусстве, и почему ты захотел посвятить одну из ваших песен ему?
Корнелиус: Три дня назад я был в Осло. Я пошел в музей Мунка. У нас есть довольно много общего. История Норвегии больше связана с ремеслами и промышленностью, чем с искусством. Мунк жил за границей, в Германии и Франции. Путешествовал в Италию и Великобританию. Он писал на немецком. У него были проблемы с психикой. Он много пил. Должно быть, он также экспериментировал и с наркотиками. Я считаю, что он был очень чувствительным человеком. Что привлекает меня в его картинах, и то, что связывает его с Solefald — это его экспрессионизм. Но нашу мозыку можно назвать экспрессионизмом без всех этих ошибок.
Вопрос в том было ли это тем, что он видел, или были ли его картины тем чем он сделал людей, проекцией того, что было у него внутри. Я думаю, мы делаем то же самое в музыке.

Maelstrom: Ты хочешь сказать, что хочешь, чтобы ваша музыка вызывала такую же реакцию, как и картины Мунка?
Корнелиус: Я думаю что-то вроде того, да.

Maelstrom: Картины довльно отвратительные.
Корнелиус: Ты считаешь их отвратительными? Большинство людей находят их неприятными.

Maelstrom: Верно. Я не имел ввиду оценочное суждение. Я думал больше о том, что они заставляют меня чувствовать.
Корнелиус: Да, весьма тревожно.

Maelstrom: Они заставляют меня думать о том, что я читал о Первой Мировой Войне. И то и другое вызывает у меня похожие эмоции..
Корнелиус: Большинство его картин было написано незадолго до нее.

Maelstrom: Верно. Я читал об этом. Это было потрясающе, потому как я думал, что они были написаны после.
Корнелиус: Но знаешь, это означает, что весь дух времени и мироощущение в то время, были довольно тревожными.

Maelstrom: Есть один текст на вашем предыдущем альбоме («Pills Against the Ageles Ills»), в котором есть слова, “hate yourself like Kate Moss” («ненавидеть себя как Кейт Мосс») Что ты имел ввиду?
Корнелиус: Это первый раз, когда мне приходится возвращаться туда, откуда возникли эти тексты. Для меня поливание дерьмом иконы моды, является способом лирической самообороны. Я думаю, что как потребитель, я часто чувствую себя совершенно униженным. Я часто чувствую себя недооцененными как клиент, и как интеллектуал.
Calvin Klein, или Coco Chanel, я считаю что способ, которым они продают мне свой продукт, крайне высокомерен. Единственное, чем я могу ответить на это, это посммеяться над ними. Есть такая старая традиция: говорить о высоком низкими словами; ты пытаешься высмеять это. Hate yourself like Kate Moss. Читаешь все эти истории о Кейт Мосс и других: у нее видели косяк однажды, или в прошлом году… То, что делают другие люди, становится «большой прессой», когда это делает кто-то из них. Я нахожу весь этот цирк таким смешным. Ненавидит ли Кейт Мосс себя? Не знаю, но когда я писал этот текст, я был в этом довольно уверен.

Maelstrom: Давай поговорим о песне “Buy My Sperm.” Там есть такой текст, “credit card accepted for 5,000 seed. The A bomb was a product of excellent sperm. Next genocide courtesy of my firm.” О чем эта песня?
Корнелиус: Она довольно тесно связана с текстами «Pills Against the Ageless Ills» и «Neonism». В ней присутствуют саркастические и злободневные нотки. В песне очень много юмора. В каком-то смысле, я получаю большее удовольствие, когда пишу подобные тексты — гораздо большее, чем когда пишу сентиментальные.
Песня “Buy My Sperm” обсуждает расклад, когда ваш генетический материал имеет цену. Чем он лучше, тем он дороже. Банки спермы кругом уже около тридцати лет. При написании текста у меня было чувство, что в будущем внимание, уделяемое тому, кто ты с точки зрения твоего ДНК-кода, будет увеличиваться. Это в равной степени могут быть как освобождающие, так и тревожные мысли: что я мог бы быть подвергнут дискриминации на основании моего ДНК. Я не против науки вообще, но я вижу потенциальную опасность коммерциализации генов.

Maelstrom: (пожалуйста, будьте терпиливы, пока я проверю Корнелиуса на знание французского языка (далее в оригинале — несколько вопросов-ответов на французском — прим.пер.) Теперь я вижу, что ты пишешь на четырех разных языках.
Корнелиус: Да.

Maelstrom: Ты смог бы сделать это интервью на французском?
Корнелиус: Вполне. Ты тоже говоришь по-французски?

Maelstrom: Да, я говорю на двух языках.
Корнелиус: Ах, вот как? У тебя родители французы?

Maelstrom: Мой отец наполовину итальянец, наполовину француз. Когда я был маленьким, я также пытался говорить по-итальянски. Я также говорю на японском и испанском, так что я почти как ты. Это удивительно, ты так хорошо говоришь на нескольких языках. (далее — снова по-английски — прим.пер.)

Maelstrom: В любом слечае, вернемся к английскому. А то еще никто не поймет! Таким образом, сейчас ты изъясняешься на четырех разных языках. Так ты пытаешься общаться с более широкой аудиторией, или просто выпендриваешься?
Корнелиус: Мы ожидали подобный вопрос. Я рад это слышать. У вас есть право быть критичным. Это происходит, во-первых, из-за моей повседневной жизни (но это не так уж интересно). Я живу в Париже и каждый день говорю на нескольких языках. Во-вторых, в связи с чрезмерной важностью, которую имеет английский язык, я чувствую, что нужно по возможности продвигать и некоторые другие языки (которые, так уж вышло, я знаю. Я бы хотел написать песню на арабском, но его я не знаю)…

Maelstrom: Я всегда считал очень крутым, когда группы поют на своем родном языке.
Корнелиус: Раз уж зашла об этом речь, я считаю, что петь на норвежском очень здорово. Нам нравится песь на родном языке, потому что в этом смысле мы возвращаем что-то своей стране. Это также язык, на котором мы говорим лучше всего.
Когда заходит речь о немецком, этот язык, по многим причинам, приобрел статус табу на за последние шесть лет. Мне нравится, как он звучит. Он иделально подходит для всего, что связано с металом. Он очень резкий и суровый. Используя все эти языки, мы делаем жест доброй воли в отношении языков и стран, которые стали считаться менее важными. Если в то же время мы имеем возможность привлечь положительное внимание, я очень рад. Но это не главный стимул. Как и не хвастовство, впрочем я готов к обвинениям.

Maelstrom: Каково это — писать и петь на разных языках? С какими проблемами и особенностями приходится сталкиваться?
Корнелиус: Интересно. Французский больше… оттуда идет больше всего клише… Когда делаешь что-то на французском, как “Fraternité de la grande lumière”, это звучит очень по-средиземноморски. Потом эта песня про Мунка, она очень мелодична и с мягким звучанием. Французский язык больше подходит для выражения эмоций.
Немецкая песня на самом деле одна из моих самых любимых на альбоме. У нее этот очень странный, угрожающий тон. Это то, что можно ожидать от сказки братьев Гримм.
Петь на норвежском — немного торжественно, почти.

Maelstrom: Что ты делаешь в Париже?
Корнелиус: Я учусь вот уже несколько лет. Я также пытаюсь состояться в качестве писателя. Париж хоршее место для эмиграции.

Maelstrom: Хехехе. Пожалуйста, продолжи о пении на норвежском.
Корнелиус: Будучи эмигрантом, мне нравится прославлять норвежский, показывать язык людям. Я думаю, это хорошо. Людей ценящих смысл очень мало, а вот в плане того что нравится…

Maelstrom: Ты говоришь о металлистах, читающих метальные тексты?
Корнелиус: Я знаю, что есть немало умных людей, любящих нашу музыку. Я получаю письма от людей, которые видят разные вещи в нашей музыке, которых я не видел. Дело в том, что большинство людей не обращают внимание на то, о чем поется в песнях, это дает тебе больше свободы в целом.

Maelstrom: На вашем сайте есть цитата о “staying out of the stinking, ideological swamp of black metal” («оставаться в стороне от вонючего, идеологического болота блек-метала» — прим.пер.) Может расскажешь немного подробнее?
Корнелиус: Да, могу. На самом деле, я написал эссе на эту тему.

Maelstrom: Вау! Где его можно прочесть?
Корнелиус: Ну, проблема в том, что на данный момент оно полностью на норвежском. Оно, наверное, будет опубликовано в Норвегии в своего рода политическом обозревающем издании.
“Вонючее идеологическое болто” блэк-метала, чем, я считаю, является крайне тоталитарная символика, эстетика и фразы данного стиля, черезвычайно равномерны, учитывая количество задействованных групп.

Maelstrom: Особенно, если учесть, что они повсеместны.
Корнелиус: Именно. Иногда даже можно увидеть венгров, поющих на норвежском с девушками-топлесс, закутанных в норвежские флаги. В какой-то момент, все становится пародией. То, что мы пытаемся делать с Solefald является (помимо наслаждения процессом и создания слушабельной музыки) попыткой вытащить себя из этого болота.
Сказать по правде, я не хотел бы слишком много морализировать. Если люди хотят писать на сатанинские темы, я вовсе не против. Я признаю сатанизм как философию, наряду со многими другими. Это не проблема. Проблема в том, у метала так много последователей. Этот старый императив — «познай себя и ты познаешь богов». Он просто о поиске своего пути, так сказать. А болото — это то, где ты на самом деле застрял.

Maelstrom: Какой наиболее важный момент заставил тебя интересоваться музыкой?
Корнелиус: Это был Ангус Янг из AC/DC. Я думаю, мне было тогда около одиннадцати лет. Я слушал Pet Shop Boys и Джорджа Харрисона. В основном, поп-музыку. Я смотрел какую-то программу по ТВ и увидел видео на “Heatseeker”, где Ангус Янг пролетает сквозь стену в рокете. Ракета открывается и он стоит там и играет на гитаре. В этот момент я решил, что хочу быть гитаристом. Я был поражен. У меня не было иного выбора.

Maelstrom: На вашей первой записи у тебя такой резкий, скрипучий вокал. Похожие есть и на новом альбоме, но они более полные и низкие. В чем смысл этого твоего скрипучего, хриплого вокала?
Корнелиус: Спасибо, что заметил перемену. Это связано со зрелостью. Визгливый вокал это то, что я тренировал довольно давно. Когда я так пою, мой голос имеет тенденцию ломаться чаще. То, как он звучит на записи, зависит от дня. Когда я задействую свои голосовые связки (чего я не делаю, когда кричу), я могу лучше контролировать текст. То, что я говорю, становится более слышимым. А также в этот раз у были довольно хорошие микрофоны.

Maelstrom: Это не так громко, когда ты это делаешь?
Корнелиус: В этот раз, возможно немного громче, чем когда я говорю по телефону (У корнелиуса довольно расслабленный, тихий голос — прим.автора) На первом альбоме было больше похоже на то, что кто-то действительнокричит.

Maelstrom: Первая запись до сих пор остается моей любимой, Корнелиус.
Корнелиус: Да? Хорошо. Я рад это слышать. Почему?

Maelstrom: Мне нравятся мелодии на нем, и я считаю чистые вокальные партии на нем самые красивые. А ебанутый вокал самый ебанутый. Первые две песни, в частности, довольно хороши.
Интересно, ты слышал о группе Dornenreich? Они из Австрии.
Корнелиус: Нет, я их не знаю.

Maelstrom: Ну, надо думать вопрос на этом заканчивается. В любом случае, есть кое-что в вашей первой записи, что напоминает мне их последнюю (Her Von Welken Nächten).
Корнелиус: Она вышла до или после?

Maelstrom: После. Их последний альбом вышел два или три года назад.
Корнелиус: На каком они лейбле?

Maelstrom: Prophecy. Вокалист мне немного напоминает тебя. Он интеллектуал, хорошо говорит. Поразительно сравнивать таких людей как вы со стереотипными металлюгами, говорящими «Охуеть! Трясите бошкой, пейте пиво, ебите баб!»
Корнелиус: Да, но, ты знаешь, это вполне хорошие вещи.

Maelstrom: О, да! Трахаться круто! (Смеется)
Корнелиус: Как и пить пиво. (Смеется)

Maelstrom: Но, если серьезно, я знаю, тебя много об этом спрашивают, но почему ты играешь метал будучи таким интеллектуалом? В некотором смысле, вопрос глупый, но с другой стороны вполне обоснованный.
Корнелиус: Ну и, спрашивать будешь?

Maelstrom: Хм… Я хочу услышать, что ты можешь сказать об этом.
Корнелиус: На данный момент я готовлю сольный проект под названием Sturmgeist.

Maelstrom: Этот немецкий трэш-проект с деревенским имиджем.
Корнелиус: Да, именно. Это будет как если зимнюю олимпиаду проводить с закосом под 19й век. Музыка будет примитивная, заводная такая трэш-музычка. Ни колокольчиков, ни волынок. (Смеется)

Maelstrom: Это своего рода отдушина?
Корнелиус: Иногда.

Maelstrom: Или способ заявить, “эй, я тоже могу быть тру-металлистом!”
Корнелиус: Возможно, и то и другое. Может быть, это способ добраться до тех основ, до которых я не могу добраться с Solefald. Знаешь, это один из моих ответов на твой вопрос, почему мы играем метал будучи такими интллектуалами.
Другой ответ был бы: да, я тоже задавался этим вопросом.

Maelstrom: Я думаю, что люди, которые не слушают метал, списали бы тебя со счетов, потому что они думают, что метал это глупо, а люди, которые слушают могли бы удивиться узнав о том, чем ты занимаешься.
Корнелиус: Я думаю, люди, котоыре задаются этим вопросом, имеют для этого достаточно серьезные основания. Мы существуем уже семь лет и выпустили четыре альбома. Название группы встречается с самим собой. Есть люди, понимающие, что мы пытаемся делать что-то другое. Нравится им наша музыка, или они покупают наши альбомы, это нечто совсем иное. По крайней мере, мы есть, и люди знакомятся с нами. Мы собираемся существовать еще несколько лет… может быть гораздо дольше, мы не знаем. Метал — это то, на чем мы оба выросли. Это то, что мы знаем. Вот почему мы играем метал.